ВВП №103

Главная тема: Идеология будущего

Необходимо беречь и защищать свои национальные интересы, ведь их забвение может подвести к пропасти распада и гибели страны

В том, что для Владимира Путина суверенитет России является базовой ценностью, нет никаких сомнений. Сам президент неоднократно говорил об этом – с каждым годом все четче и жестче, в том числе и сравнивая Россию с другими странами. И если пять лет назад глава государства подчеркивал, что суверенитет «имеет такую же фундаментальную ценность, как свобода и демократия» и, наряду с самостоятельностью и целостностью России, безусловен («это те красные линии, за которые нельзя заходить»), то в прошлом 2017 году уже говорил о том, что наличие суверенитета само по себе является редкой привилегией: «Не так много стран, обладающих суверенитетом. Россия очень дорожит тем, что им обладает. Но не как игрушкой. Он нужен для защиты интересов и для собственного развития».

Гордость немногих

Чем является для России суверенитет? Что он вообще такое – и почему так важен?
Формально суверенитет – это независимость государства. Но, по сути, реальной самостоятельностью, реальным суверенитетом обладают совсем немногие страны мира. Из двухсот с лишним государств по-настоящему независимыми можно назвать лишь два-три десятка. Как и столетие назад, перед Первой мировой войной, когда в мире даже юридически насчитывалось не более полусотни независимых стран, а все остальные были колониями или зависимыми территориями.
  
Впрочем, к настоящему времени признаки независимости изменились. Не говоря уже о том, что если раньше суверенитет того или иного государства ущемлялся более сильным партнером-союзником-метрополией (или же группой таких государств – как в случае отношений Китая и Европы в XIX веке), то сейчас страны попадают в зависимость от наднациональных сил и элит, которые лишь формально привязаны к США, а по сути являются транснациональными, глобалистскими. Достаточно посмотреть на то, как часть американских элит буквально на наших глазах пытается вернуть самим Штатам полноценный собственный суверенитет, ограниченный как раз в пользу интересов глобалистских элит, – ведь именно в этом суть конфликта Трампа и «вашингтонского болота».

Сегодня иметь флаг, герб, гимн и конституцию недостаточно. Даже наличие армии и собственной валюты не сильно меняет дело, если нет главного – желания и умения жить самостоятельно. Поэтому привилегией суверенитета обладают не только сильные и  большие, но порой маленькие, но гордые народы, например, жители высокогорного Бутана – страны, во многом самодостаточной, что является одним из важнейших признаков суверенитета. Да, от Бутана ничего не зависит в мировых делах, а сам он находится под покровительством Индии, но местные буддисты счастливы жить своей замкнутой, самостоятельной жизнью.

Но в основном по-настоящему суверенными можно назвать все-таки великие державы – США, Великобританию, Китай, Индию. Суверенны такие мощные и имеющие древнюю историю страны, как Иран и Египет, но суверенны и Мьянма с Северной Кореей. Две последние страны Запад на протяжении долгих лет пытался сделать изгоями, а Пхеньян и сейчас находится под мощнейшим внешним давлением, но держится – и выдержит, потому что суверенитет является для северных корейцев очевидной ценностью, они десятилетиями делали все возможное и даже невозможное для его защиты.

При этом КНДР, оставшаяся в последние десятилетия, по сути, без союзников, принесла на алтарь независимости большие жертвы: достаток населения в 90-е годы сильно упал, а в нулевые приходилось выделять большую часть национального продукта на оборонку. Северная Корея по-прежнему серьезно проигрывает Южной по уровню жизни, и многие упрекают Пхеньян в том, что у него «амбиции не по карману», мол, не знающие настоящего суверенитета южане живут богато. Но альтернативой суверенитету в северокорейском случае является не полный желудок, а национальное унижение, а то и ликвидация государства – и на это в КНДР пойти не могут. А с достатком там как-нибудь разберутся: как показывает опыт последних лет, даже  в  условиях внешней блокады внутренние экономические реформы дают внушительные темпы роста ВВП и улучшение в жизни людей.

Россия – не Корея, хотя наше разделение с Украиной вполне позволяет сравнивать две разделенные нации, русскую и корейскую. Россия не теряла своей суверенитет с XV века – тогда, освободившись от ордынского владычества, наша страна снова стала жить самостоятельно. И сейчас, когда даже такие мощные державы, как Германия и Япония, не обладают полным суверенитетом, нам особенно важно понимать и ценить то, что у нас есть. И то, чего совсем недавно, в 90-е годы, мы едва не лишились.

Смутное время

В первые годы после развала СССР отношение к суверенитету в России находилось на историческом минимуме за всю нашу историю. Никогда еще независимость не ценилась столь дешево, а сами понятия «самобытности» и «самостоятельности» не считались практически ругательными. Связано это было с уникально низким уровнем национального самоуважения – оно упало до критически опасной отметки. Да, не у народа как такового, а у его «элиты», точнее, тех людей, что пришли тогда к власти и называли себя элитой. Последствия такого пренебрежения ощущались всеми.

Суверенитет правившие тогда «демократы» трактовали чуть ли не как самоизоляцию, как добровольное заключение в тюрьме. Нам твердили: нужно открыться миру, научится жить как в «цивилизованных странах», отказаться от устаревших и мешающих обычаев. «Коммунисты довели страну со своим строительством лучшего в мире общества, теперь мы отстаем от всех, нас боялись, теперь нужно просить, чтобы нас научили уму-разуму, приняли в свои ряды» – эта песня звучала тогда на разные лады. Такое уже не раз было в русской истории, но никогда в таком масштабе.

В те годы подняли голову те, кто считал Россию безнадежно отсталой и никчемной страной, вся надежда которой состоит в том, чтобы научиться правильной жизни у «умных наций». Если раньше подобные речи были уделом индивидуумов или отдельных прослоек, то в «лихие девяностые» смердяковы оказались на коне. Они обещали людям, что скоро Запад научит нас правильно организовывать экономику, правильно работать, правильно жить – надо только прилежно учиться. Под эту кампанию было распущено единое государство, сломан социально-экономический строй, приватизирована практически вся собственность.

«Государство будет ночным сторожем, зрелое общество всё отрегулирует само», – учили противники сильного государства и суверенитета. «Запад нам друг, ведь теперь им не приходится боятся нас, мы снова становимся частью единого человечества», – утверждали они же. «Нам не нужна большая армия, у нас нет никаких национальных интересов, принципиально отличных от западных, ведь мы часть европейской цивилизации», – пели сирены.

Стоит отметить, что даже честные западные наблюдатели слушали все эти заявления с недоумением. Бывший президент США Ричард Никсон рассказывал, что глава российского МИДа Андрей Козырев сообщил ему, будто у России нет отдельных нацио­нальных интересов, а если Никсон считает по-другому, то Козырев был бы рад услышать его мнение.

По факту все разглагольствования о «вхождении в единую семью народов» оказались банальным пропагандистским прикрытием для разворовывания и демонтажа страны. Если в феврале 1917-го победа проевропейских и «передовых» сил над «устаревшим самодержавием» стоила нам распада государства и гражданской войны, то в 1990-е мы увидели, что такое лишенная суверенитета Россия.
Нет, формально суверенитет у нас оставался. Было даже ядерное оружие, его главный на тот момент гарант и защитник. Но это формально – по сути, почти ничего уже не было.

Не было самостоятельной внешней политики (ее пытался проводить с 1996 года Евгений Примаков, но он не так многое мог на уровне главы МИДа). Не было возможности защищать интересы русских – даже в  бывших республиках СССР удалось отстоять только Приднестровье, а в Прибалтике были приняты откровенно антирусские законы. Не было экономической самостоятельности – западные кредиты и советы определяли бюджетно-кредитную политику властей, крупнейшие предприятия-налогоплательщики уходили за бесценок в частные руки, внешняя торговля ушла в тень и контрабанду.

Презрение к собственной истории, глумление над опытом предков, разочарование даже в Победе 1945 года – всё это звенело в общественной атмосфере тех лет. Потому что (и это главное!) у тех, кто стоял на капитанском мостике, не было не только веры в Россию, но и знания нашей истории. Не было даже самостоятельного мышления. Суверенитет невозможен без опоры на свою историю, свой опыт, свои силы (конечно, всегда неплохо знать и весь мировой опыт, но без знания собственной истории чужие примеры будут бесполезны).

Так что восстановление самостоятельности и самодержавности России началось как раз с того момента, когда на рубеже тысячелетий мы начали отказываться от «жизни чужим умом», от следования книжным рецептам «заезжих фокусников», которые к тому же чаще всего оказывались просто авантюристами, а то и представителями чужих разведок.

Глобальный бунт

Как только Россия начала разворачиваться в сторону самостоятельности, она столкнулась с демонстрацией Западом откровенного недовольства по этому поводу. Даже скромный термин «суверенная демократия», введенный Кремлем в середине нулевых для обозначения самостоятельности нашей политической системы (а то ведь она, как и всё остальное, тоже рассматривалась как часть глобальной наднациональной «демократии»), вызвал жесткую реакцию. «Какая-такая суверенная? Есть только одна, патентованная Лондоном и Вашингтоном, всё остальное тоталитаризм и самоуправство – или вы не хотите быть членом клуба?» – говорили критики отхода от идеологий и практик «смутного времени».

Но Россия и так бы не осталась в этом клубе (реальный суверенитет не совместим с нахождением в той же «большой восьмерке», до сих пор пытающейся что-то решать без Китая и Индии). А ускорение истории ускорило и становление нашей самостоятельности.
Окончательное восстановление суверенитета России произошло в течение 2011–2014 годов­ – в период­ от начала «арабской вес­ны» до воссоединения с Крымом­ и введения западных санкций. Именно в этот трехлетний отрезок уложились основные вехи утверждения самостоятельности, что выразилось во многом: от отказа Владимира Путина­ прислушаться к рекомендации Вашингтона­ и не выдвигаться в президенты до преодоления «болотного кризиса», национализации элит, предоставления убежища Эдварду Сноудену и создания Евразийского союза. 18 марта 2014 года, подписав закон о воссоединении Крыма с Россией, Путин, по сути, вернул России ее самодержавие и ее самостоятельность.

В предисловии к несекретной части новой ядерной доктрины США глава Пентагона Джеймс Мэттис так и пишет: события в Крыму и угрозы в адрес союзников США «ознаменовали беззастенчивое возвращение России к конкуренции великих держав».
Надо понимать, что возвращение Крыма произошло в тот самый момент, когда мировой глобалистский проект вошел в стадию глубокого кризиса.

Сама по себе суть этого проекта никогда не скрывалась его англосаксонскими архитекторами: человечество под руководством Запада (точнее – англосаксонской цивилизации) идет к светлому и единому будущему, национальные и даже многонациональные государства отомрут. Процесс интеграции приведет к укрупнению стран сперва до региональных сверхгосударств (Евросоюз), а потом и к образованию единого всемирного государства с единым мировым правительством. Это не мечта коммунистов о всемирном союзе советских республик, а вполне понятная цель глобалистской западной элиты. Бурное развитие технологий дает им дополнительные аргументы в пользу этой идеи: в мире и так стираются все границы, в будущем не будет ни отдельных экономик, ни отдельных культур и рас, даже разделение на мужчин и женщин уйдет в прошлое, как же можно цепляться за какие-то государства?

В век информационного диктата любое сопротивление прогрессу высмеивается, а к самому прогрессу подверстываются такие вещи, на которые ни отдельные народы, ни тем более человечество в целом своего согласия не давало. Разрушение (под видом смешения или интеграции) национальных культур и традиций везде приводит к одному и тому же результату – кризису и ликвидации семьи, то есть фундамента любого общества и государства. В итоге падает рождаемость, исчезает чувство единства нации, улетучивается патриотизм и забота о будущем собственной цивилизации. После этого начинается заселение «продвинутой территории» мигрантами – переселенцами и беженцами из неблагополучных регионов. Предлог всегда находится: или нехватка рабочих рук, или необходимость освежить застоявшуюся кровь местных жителей, или мультикультурализм с состраданием – мы же единое человечество, мы должны помогать бедным и непохожим на нас.
В результате через два-три поколения при такой ситуации в Европе, которая сегодня является полем для экспериментов, может произойти принципиальное изменение самой сути существующих там государств. И  появление «мечети Парижской богоматери» станет результатом не столько массовой миграции мусульманского населения, сколько комплексной политики по ликвидации национального суверенитета Франции как такового. Если, конечно, те же французы, как и остальные европейцы, не опомнятся – и не попробуют вернуть своей стране самостоятельность или хотя бы превратить Евросоюз из наднацио­нального проекта в союз государств.

Тот факт, что окончательное возвращение России своего суверенитета совпало по времени с ростом антиглобалистских и националистических сил на Западе, не случаен. Он дает сторонникам национального суверенитета и у нас, и на Западе дополнительные возможности бороться за новый миропорядок. И бороться будет тем легче, чем большее число ключевых стран мира будет ставить перед собой одну и ту же цель – укрепление своего национального суверенитета, силы и самостоятельности каждого из государств. Да, как ни парадоксально, то, что раньше привело бы к росту международной напряженности и конфронтации между государствами, сейчас будет способствовать прямо противоположному результату.

Потому что чем больше будет суверенных стран, тем меньше будет их зависимость от наднациональных, глобальных, атлантических сил, то есть тех, кто заинтересован в укреплении своего глобального господства через постоянное стравливание, разделение, провоцирование отдельных государств на двухсторонние и многосторонние конфликты. Через подобную конфронтацию наднационалы получают возможность выступить не просто посредниками, но и выгодополучателями в любой ситуации. Не только слабые, но и сильные национальные государства в конечном счете оказываются в зависимости от наднациональных сил (организаций, корпораций, элит) и вынуждены признавать их в качестве своих неформальных суверенов. А глобалистский характер современной финансово-экономической, информационно-пропагандистской и образовательной систем позволяет наднационалам быть уверенными в безальтернативности своей победы.

Новая надежда

Бунт национальных государств способен не просто осложнить и отложить, но и отменить победу глобализации. Потому что бунтуют не просто национальные государства (или готовятся бунтовать, как, например, Япония или Германия, находящиеся на пороге окончания затянувшегося на семь с лишним десятилетий периода ограниченного суверенитета), а государства-цивилизации и цивилизации как таковые.

Такие страны, как Россия, Индия, Китай, настаивают на том, что будущий миропорядок должен формироваться как результат баланса сил и интересов между главными мировыми игроками – ими самими, континентальной Европой, англосаксонской империей «пяти глаз» (США, Великобритания, Канада, Австралия, Новая Зеландия), арабской цивилизацией, Ираном, латиноамериканским миром, объединением стран Юго-Восточной Азии, Африканским союзом. То есть выступают за мир, в котором страны сохранят свой суверенитет, причем речь идет не только о великих державах. Небольшие, близкие по сути, по цивилизационному коду государства ради достижения подлинной независимости будут кооперироваться в регио­нальные объединения, но не за счет передачи им своего суверенитета, а за счет достижения определенной степени финансово-экономической, а кое-где и оборонной интеграции.

Это не означает замены идеи глобального мирового правительства на план создания семи-десяти региональных суперблоков – ячеек глобализации среднего уровня, из которых потом легко можно было бы собрать единый механизм всемирного государства. В таком случае речь шла бы всего лишь о разнице в подходах к строительству глобального «единого мира», а не о принципиальных разногласиях.
Нет, многополюсный и многополярный мир не имеет ничего общего с единым миром победившего атлантизма. Потому что в нем сохраняется не только суверенитет государств, но и само разнообразие цивилизаций, наций и людей. Это тот мир, который самодержавная Россия будет строить для всех – и для себя самой в первую очередь.

Петр АКОПОВ

Вернуться